Не родная кровь [СИ] - Сергей Лобанов

Дед паренька тоже не помнил целым своего отца, ушедшего на ф ронт, — маленьким совсем был, а как вернулся отец, так и запомнился калекой.

Сам дед левую руку по локоть потерял перед пенсией из-за производственной травмы.

Отец безногого паренька ещё по молодости по глупости без мизинца тоже на левой руке остался.

А коляска та инвалидная от прадеда в чулане деревенского дома так и стояла. Катался на ней паренёк, когда маленький был. Вот и накликал, видать… А может, это судьба такая их роду выпала, но вроде как по уменьшающей из поколения в поколение шло, да только от прадеда к правнуку всё снова передалось.

Нашли потом того паренька повесившимся…

В изредка выдававшиеся свободные минутки Никитин искал уединения и мучительно пытался вспомнить хоть что-нибудь. А ещё он по возможности прислушивался к чужим разговорам или принимал в них участие, надеясь хоть таким способом за что-то зацепиться.

Ничего не помогало.

; Порой Иван впадал в отчаяние и, уединившись, закусив до боли губу, ненавидя себя, думал яростно:

«Вспоминай… Вспоминай…»

Та самая бабушка санитарка жалела его, приговаривая:

— Ну что ты, Коленька, что ты, касатик, изводишься? Вспомнится оно всё. Дай время!

Жалость бабушки каплями бальзама действительно снимала боль с души, но не вылечивала боль в голове, а она, проклятая, болела и болела, да ещё была пустой, как таз дырявый…

Слово «дырявый» впервые придя как сравнение с тазом, вдруг вызвало странное волнение. Но ничего более. Почему-то зрительное воображение нарисовало карточный туз. Туз дырявый. На зонах так говорят. Иван решил, что раньше ему пришлось отбывать срок. Это подтверждали и немногие наколки на руках и на груди. Ничего серьёзного, как растолковал один из раненых, шедший на поправку. Он пояснил, что сидел сам до войны. И Коля тоже из «хозяйских», по всем у видать в «мужиках» зону топтал. Такие партаки — татуировки, то есть, и таким способом делают только там.

Никитин так и сяк мусолил это в своей опустевшей памяти, но ничего не вспомнилось.

Колонну из четырёх «Уралов» расстреляли из леска, что тянулся метрах в двухстах от укатанной, скользкой колеи. Лесок и дорогу разделяло пустое, заснеженное пространство без единого кустика. Зато противоположная от колеи сторона густо заросла кустами и смешанным берёзовым и осиновым молодняком. Однако для засады она не подходила, поскольку лежала значительно ниже дороги.

Первую и последнюю машины уничтожили гранатомётными выстрелами, а центральные поливали длинными очередями. Пули злыми шершнями насквозь пробивали тенты и разбивали в щепу боковые дощатые бортики, дырявили подпрыгивающие от сильных ударов термоса и мягкими шлепками впивались в тела кричащих от боли солдат…

Е лену из кузова вытолкнул молодой парнишка, но сам выпрыгнуть не успел: громко вскрикнув, он вывалился лишь наполовину, повиснув вниз головой на заднем бортике, свесив безжизненно руки.

Женщина неловко упала на снег, ударившись левым боком так, что перехватило дыхание, рвущийся из самой души испуганный крик оборвался. О том, что она тоже кричала от страха, как и другие, Елена только сейчас поняла уголочком сознания, думая лишь об одном — спастись! Инстинкт подтолкнул в сторону кустов, и она поползла к обочине, провалилась глубоко в снег, но всё равно ползла к спасительным, как ей казалось, кустам.

Выстрелы уже смолкли, доносились только стоны раненых, рокот мерно работающего двигателя одной машины и потрескивание пламени двух горящих.

Когда женщина доползла до кустов, на дороге зазвучали одиночные выстрелы. Она со страхом оглянулась и увидела людей в маскхалатах.

Общеармейский камуфляж, надетый ею по настоянию Андрея Николаевича как наиболее удобный и практичный для зимнего времени, совсем не подходил для маскировки и делал её заметной на снегу даже с большого расстояния. А тут от колеи до кустов было метров пятьдесят, не больше.

Неизвестные добивали раненых и быстро осматривали машины.

Один, проваливаясь по колено в глубоком снегу, уверенно направился к ней…

Елена испуганно заскулила, почти как собачонка. Страх парализовал, она смотрела на приближавшуюся смерть и не верила, что жизнь закончится вот так — неожиданно, нелепо и страшно, где-то на обочине…

Подошедший оказался молодым мужчиной с жёстким выражением небритого осунувшегося от усталости лица и беспощадными светлыми глазами. Он остановился в паре метров и вдруг чертыхнулся досадливо:

— Тьфу ты! Да это баба!

— Не надо… — дрожащим голосом попросила Елена.

— Лежи тихо и не ш евелись, пока не уйдём. Поняла?

— Да…

Солдат нажал на спусковой крючок своего автомата. Грохнул выстрел. Пуля взметнула снег у самой головы женщины. Она расширенными глазами смотрела на неизвестного, а тот развернулся и пошёл к своим.

От машин донёсся требовательный голос:

— Уходим!

Елена лежала ещё долго и уже начала замерзать. Потом осторожно приподнялась и посмотрела в сторону колеи.

Тихо.

Она на четвереньках поползла к машинам, выбралась на узкую обледеневшую дорогу, ещё опасаясь подниматься, но, кажется, ей уже ничто не угрожало. И только тогда Елена встала, потерянная, напуганная так, что до конца ещё не осознавала случившегося чуда — её пожалели, она осталась единственной выжившей из всех.

Женщина потерянно бродила между пугающе неподвижными телами, не зная, что предпринять, что делать дальше.

Ей хотелось вернуться назад, но неведомая сила, заставившая покинуть относительно безопасный посёлок, не позволяла так поступить, и Елена, обойдя по обочине сгоревшую и уже чадящую дымом переднюю машину, пошла по укатанной колее, тревожно поглядывая по сторонам.

Она плакала.

Из памяти никак не уходил образ того самого мужчины, пожалевшего её. Она уже понимала, что никогда не забудет это лицо, как и многое, что глубокими незаживающими ранами исполосовало всю жизнь.

Только ближе к вечеру, когда уже почти стемнело, Елене удалось выйти к какой-то опустевшей деревне. Все избы, что она сумела в темноте разглядеть с дороги, оказались сгоревшими, с торчащими силуэтами печных труб. Совсем как в кинохронике давно прошедшей войны, вдруг вернувшейся и начавшей безжалостно собирать свою страшную дань.

Женщина шла по дороге, всматриваясь в очертания сгоревших почти дотла изб, ощущая густую гарь, как вдр уг на фоне потемневшего неба увидела искорки, вылетающие из небольшой круглой трубы, выведенной в окошко избы, странным образом уцелевшей посреди пепелища, и даже крыша у избы имелась.

Елена остановилась, не зная, что предпринять. Она боялась всего и всех, но понимала: идти без отдыха, да ещё и ночь напролёт, невозможно, надо где-то остановиться, передохнуть, а утром снова в путь.

Она осторожно сошла с дороги и начала пробираться по пепелищам дворов к избе, стоящей достаточно далеко от трассы. Вблизи удалось разглядеть, что та обгорела только снаружи, огонь обуглил бревенчатые стены и крышу, но всё уцелело, не обвалилось. Труба торчала из окна, заколоченного полуобгоревшими досками. Кто-то выбрал более-менее целый дом и устроился здесь. Но кто там, за обугленными стенами, что ждёт за ними, и стоит ли испытывать судьбу?

Женщина вслушивалась, приникнув к доскам, пытаясь хоть что-то разобрать. Внутри тихо, а снаружи не видн о никаких признаков активной жизни. Ни тебе суеты, ни шума, ни побрехивания собак. Кругом гнетущая тишина и пепелище.

Надо решаться.

«Не оставь меня, Господи!», — подумала Елена и направилась к двери.

Перед дверью когда-то имелась веранда, но она, в отличие от домика, сгорела полностью, поэтому женщина оказалась сразу у входа и потихоньку толкнула дверь. Та не поддалась. Толкнула сильнее и дверь со скрипом начала открываться.

У женщины перехватило дыхание. Она замерла у порога, готовая тотчас бежать, куда глаза глядят. Но по-прежнему было тихо. И тогда Елена шагнула внутрь, где оказалось ещё темнее, чем на улице, но зато явственно ощущалось тепло и очень вкусно пахло чем-то наваристым.

— Кто здесь?.. — подала слабый голос Елена, всё ещё стоя у распахнутой двери, готовая стремглав выскочить назад.

— А вы кто? — откуда-то из тёмного угла донёсся не менее исп уганный мужской голос.

Женщина пулей вылетела на улицу и отбежала подальше, но остановилась и развернулась.

— Эй, вы, там! — крикнула она. — Я вас не боюсь, слышите! Выходите сюда!

Чей-то силуэт показался в дверях, замер, а Елена попятилась, едва не упав.

— Конечно, не боитесь, — чуть насмешливо произнёс неизвестный. — Я это сразу понял.

— Ну, вы! — храбрясь, воскликнула женщина. — Не очень-то там! У меня пистолет!

— И вы меня убьёте просто так, ни за что? — немного грустно спросил незнакомец.